Уже то, что увидели разведчики, представляло ценные сведения для командования. Но нужен был «язык».

Осторожно выбравшись из люка, Андреев, Глоба и Чхеидзе с помощью оставшихся внизу закрыли его и, обогнув церковь, держась в тени зданий, пошли краем площади, противоположным тому, где стояли пушки. Затем они свернули за угол. Ещё раньше они заметили, что изредка на этой уличке появлялись немцы. Разведчики спрятались в тени.

После довольно длительного ожидания они увидели, как из подъезда многоэтажного дома, стоящего неподалёку, вышел солдат. Но немец едва ли мог быть один в этом доме. Не выйдет ли кто-нибудь ещё?

Вдоль стены разведчики передвинулись поближе к подъезду.

Их предположение оправдалось. Через короткие промежутки времени кто-нибудь выходил из дома или входил в него – по одному, по двое. Насколько можно было разглядеть в темноте, это были простые солдаты. Наверное, связисты или посыльные. Или просто в холодную ночь заходят в дом погреться? А может быть, в нём и помещается штаб?

Наконец из дверей вышли двое и, тихо переговариваясь, направились к площади.

Вот они проходят уже мимо разведчиков… Один невысокого роста, толстый, в чёрном кожаном пальто и форменной шапке с козырьком. Другой – рослый, в длинной шинели и офицерской фуражке.

Мгновение – и две тени, отделившись от стены, метнулись вслед идущим. Ещё доля мгновения – и третья тень мелькнула впереди них.

Чхеидзе, вместе с Глобой забежавший сзади, нанёс высокому в шинели короткий, но сильный удар прикладом по голове. Тот качнулся, но не упал, удержался на коленях. Не успели его схватить за руку, как он, изловчившись, с размаху ударил Алексея Чхеидзе кулаком в живот, прямо в солнечное сплетение. У Чхеидзе от боли на миг помутилось сознание. Но, превозмогая себя, он бросился на высокого немца, стараясь помочь Глобе. Враг был сильный, ловкий, вёрткий. Он бешено сопротивлялся, отбиваясь кулаками, пытался закричать. Глоба зажал ему рот своей широкой ладонью. Но гитлеровец вывернулся. Боясь, что он криком поднимет тревогу, Глоба ударил его ножом.

Тем временем Андреев крепко держал толстого. Глоба и Чхеидзе пришли на помощь Андрееву. Толстяка скрутили, сунули кляп в рот.

Через несколько минут разведчики с пойманным ими гитлеровцем были уже в люке.

Толстяк в кожаном пальто, очутившись в колодце, испуганно и недоуменно вертел головой, мычал, но особо не сопротивлялся. Заколотого Глобой фашиста тоже притащили к люку и сбросили туда – труп нельзя было оставлять наверху, чтобы враги не подняли тревогу, не напали бы на след. В люке Андреев вынул из кармана убитого документы, чтобы передать их командиру.

Задание было выполнено. Пора было возвращаться.

Через полчаса после того, как Андреев, Чхеидзе и Глоба спустились в люк со своей добычей, обе группы разведчиков встретились у стыка труб, чтобы вместе идти обратно. Толстяк в кожаном пальто оказался майором из штаба артиллерии.

Пленным гитлеровцам велели идти в трубу. Толстяк майор с трудом согнулся и, кряхтя, покорно полез в неё. Обер-лейтенант сначала было заартачился. Но его подтолкнули прикладом, и он пошёл.

Обратный путь по трубе был ещё тяжелее. Сказывалась усталость. Передышки теперь делали чаще, чем на пути к Крепостной горе. Садились, уже с полным безразличием опускаясь в зловонную жидкость по пояс, и, опершись спиной о стену трубы, отдавались короткому отдыху. А когда кончалась передышка, некоторых разведчиков можно было поднять только с помощью более выносливых товарищей.

На пути то один, то другой, не выдержав, оступались и падали. Но поднимались и снова шли.

В самом начале пути пленный майор стал задыхаться – ведь лишнего противогаза для него не было. Чхеидзе, шедший сзади, снял свой противогаз и отдал ему: этого ценного «языка» важно было довести живым во что бы то ни стало. Но вскоре сам Чхеидзе стал задыхаться. Тогда ему дал свой противогаз Глоба. Так, попеременно пользуясь одним противогазом на двоих, они шли и вели пленного. Второй пленный тоже не смог идти без противогаза. Ему отдал противогаз Любиша Жоржевич.

Было уже пять часов утра, когда разведчики возвратились наконец к люку около сгоревшего танка.

Товарищи, ожидавшие на поверхности, помогли им выбраться из колодца: разведчики еле держались на ногах и не у каждого хватило бы сил самостоятельно подняться наверх. Некоторые из разведчиков, как только оказались на свежем воздухе, потеряли сознание. У всех бушлаты и куртки на спинах насквозь протёрлись о каменные своды канализационных труб.

Но самыми первыми вытащили из колодца пленных: их жизнь и здоровье разведчики оберегали больше, чем свои.

Захваченных «языков» привели на командный пункт к генералу, всю ночь ожидавшему возвращения Калганова и матросов. Майор и обер-лейтенант всё ещё не могли прийти в себя. Когда майору кто-то «для поднятия духа» предложил сигарету, тот не смог взять её, так у него дрожали руки. Немного успокоившись, майор заявил: «Я расскажу всё. Но сначала дайте вымыться и переодеться». А обер-лейтенант, прося о том же, не переставал удивляться: «Неужели я вышел живым из ада? Нет, это хуже ада. В преисподней наверняка чище».

До предела уставшие, грязные, в изодранной одежде, возвращались разведчики на свою «квартиру» – в обжитый ими подвал. Там их с нетерпением ожидали товарищи. Кипела вода в баках на жарко пылавшей плите. Стояли наготове две огромные бутыли с одеколоном, добытые где-то на складе аптекарских товаров. Сразу же было сброшено всё насквозь пропитанное зловонной жидкостью обмундирование. Началось усиленное мытьё.

А тем временем в штабе шёл допрос двух приведённых разведчиками «языков». Майор и обер-лейте-нант указали на карте, как на Крепостной горе расставлена артиллерия, где находятся командные пункты, укрытия. Пленные знали много. Они рассказали, какими силами в Будапеште располагает германское командование, сообщили о плане прорыва из окружения.

И когда наступил день решающего штурма Крепостной горы – последнего оплота гитлеровцев, окружённых в Будапеште, – советские пушки ударили точно по тем целям на горе, которые приметили моряки-разведчики и указали взятые ими «языки».

Шесть огней

В один из дней конца марта Калганов получил известие, очень его опечалившее. В это время он был в прифронтовом госпитале: к недолеченной ране в руке прибавилась вторая, которую он успел получить после подземного похода – на этот раз он был ранен в ногу. Как завидовал он своим разведчикам, которые были уже далеко за Будапештом! Оттуда они и прислали командиру весть, так огорчившую его: выполняя боевое задание, погиб Аркадий Малахов.

Месяца четыре всего прослужил Малахов в отряде. Но Калганов уже успел полюбить этого находчивого ленинградского парня.

Ещё мальчишкой-ремесленником, в самые первые дни войны, в родном Ленинграде показал Аркадий, на что способен. В одну из ночей он выследил в сквере шпиона, который ракетами указывал цели немецким бомбардировщикам. Вооружённый только ученическим ремнём с пряжкой, Аркадий смело бросился преследовать шпиона, не раздумывая, что тот может застрелить его, – и шпион был пойман. Неполных семнадцати лет Аркадий уже стал бойцом истребительного батальона. Потом строил оборонительные рубежи под Ленинградом. Эвакуированный из осаждённого города, вскоре стал морским пехотинцем, высаживался в десантах в Керчь и через Днестровский лиман.

Недолго пробыл Аркадий в отряде, а память о себе оставил добрую…

Все в отряде любили Аркадия, мастера на шутку и острое слово, Аркашку-художника. В кармане его матросских брюк всегда лежал блокнот, в котором накопилось уже немало зарисовок: портреты товарищей, дунайские пейзажи, улицы югославских, венгерских городов. После войны, может быть, стал бы Аркадий настоящим художником.

Калганов знал: товарищи Малахова, и первым его друг Веретеник, поклялись, что отомстят за Аркадия. Знал, что они сдержат эту клятву в новых боях. И как хотелось Калганову быть вместе с ними! Ведь корабли флотилии снова идут вверх по Дунаю, снова в наступлении…